Аты аңызға айналған Әлжан Жармұхамедов өмірден өтті

Мәскеуде жасы 79-ға қараған шағында аты аңызға айналған атақты баскетболшы, қазақтан шыққан тұңғыш Олимпиада чемпионы, КСРО-ға еңбегі сіңген спорт шебері, «Түркістан әбжыланы» Әлжан Жармұхамедов ұзаққа созылған ауыр науқастан кейін қайтыс болды. Қаралы хабарды сайыпқыран спортшы ойыншы ретінде көп жылдарын арнаған Мәскеудің ЦСКА клубының баспасөз қызметі жеткізді.

Әлжан Мүсірбекұлы Жармұхамедов 1944 жылы 2 қазанда Оңтүстік Қазақстан облысы Бостандық ауданының Табақсай ауылында туған. Арада 12 жыл өткеннен кейін, 1956 жылы бұл аудан Хрущевтің пәрменімен, Исмаил Юсуповтың келісімімен қасындағы Шыршықпен бірге Өзбекстанның еншісіне беріліп кетті.

Әлжан Жармұхамедов 1963-1967 жылдары Өзбек мемлекеттік денешынықтыру институтында оқып білім алды. Осы жылдары ол Ташкенттің СКА командасының сапында өзінің спорттық мансабын бастады. 1967 жылы КСРО құрамасы құрамына алынып, Еуропа чемпионы атанды. Осыдан кейін Алматының «Буревестник» командасына ауыспақ ниеттегі сапары қайта-қайта сәтсіздікке ұрына берді. Ақыры 1969 жылы Мәскеудің ЦСКА командасына барып тұрақтады.

Мәскеу армияшылары сапында өнер көрсетіп жүрген жылдарында Әлжан КСРО құрамасы құрамында тағы 1971, 1979 жылдары Еуропа чемпионы болды, 1975 жылы күміс жүлде алды. Ол 1978 жылы әлемнің күміс, 1970 жылы қола жүлдесіне қол жеткізді. Ал 1972 жылы Олимпиада чемпионы атанды, 1976 жылы Ойындардың қола медалін омырауына тақты. ЦСКА жамағатымен бірге КСРО-ның 10 дүркін чемпионы атанды, 3 рет Мәскеу құрамасы ұжымымен КСРО халықтары спартакиадасында топ жарды. Жалпы, ЦСКА-да 11 маусым өнер көрсетті.

Әлжан Жармұхамедовтің әкесі – қазақ Мүсірбек, руы жағынан – жаппас, оның ішінде – қияқы, ал анасы – украин қызы Прасковья, тегі  – казак. Атақты спортшы осы ғасырдың бас жағындағы алғашқы онжылдықта қазақ жерімен тығыз байланыс орнатты. Ол әкесінің туып-өскен жері – Қызылорда облысына, соның ішінде туыстары тұратын қала іргесіндегі «Қараөзек» ауылына келіп, ағайындарымен жүздесті.

Әлжан Жармұхамедов КСРО құрамасы 1972 жылы Мюнхен (ГФР) Олимпиадасында алтын медаль үшін АҚШ командасымен өткен әйгілі финалдық ойынның белді ойыншыларының бірі болды. Сол жолы жасақтың чемпион атануына өлшеусіз үлес қосты.

Осы Ойындардан кейін оған «Түркістан әбжыланы» деген лақап ат таңылды. Оны кейін шетелге кетіп қалатын диссидент жазушы, үлкен талант иесі Василий Аксёнев қойды.

Спортшының артында жұбайы Лариса Петровна Жармухамедова, ұлдары Владислав және Сергей қалды. Олар да кезінде баскетболмен айналысты.

Қош бол, қазақтың қаһарман ұлы! Бақұл бол, қазақтың тұңғыш Олимпиада чемпионы!

КСРО құрамасы Олимпиялық ойындарда (Мюнхен, 1972 жыл, сентябрь). Түрегеп тұрғандар (солдан оңға қарай): Әлжан Жармұхамедов, Геннадий Вольнов, Анатолий Поливода, Сергей Коваленко, Александр Белов, Иван Дворный, Александр Болошев. Отырғандар: Модестас Паулаускас, Михаил Коркия, Зураб Саканделидзе, Иван Едешко, Сергей Белов.

ТАСС фотохроникасы

 

Енді бұдан он жылға жуық уақыт бұрын Әлжан Жармұхамедовпен ресейлік «Спорт-Экспресс» газетінің жүргізген сұхбатын сол қалпында оқырман назарына ұсынамыз.

«Спорт-Экспресс», 22 марта 2013

АЛЖАН ЖАРМУХАМЕДОВ: ПИСТОЛЕТ ДЛЯ ЧЕМПИОНА

Александр Кружков, Юрий Голышак, обозреватели газеты

РАЗГОВОР ПО ПЯТНИЦАМ

Жармухамедов – уникальный. Годы прошли, а этот баскетболист не забыт. И не потому, что увековечил его в рассказе Василий Аксенов.

Вырос в глуши. Исковеркал на заводе пальцы правой – бросковой – руки. Жил себе с чудовищной близорукостью, до 19 лет не представляя, что такое баскетбольный мяч.

А стал олимпийским чемпионом в 1972-м. Лидером ЦСКА и сборной СССР.

Случай, когда на шереметьевской таможне в его сумке нашли оружие, баскетбольный мир вспоминает до сих пор.

 

* * *

 

– Как же к вам попал пистолет?!

– Весной 1973-го сборная проводила турне по Америке. В Нью-Йорке нам предложили оставить вещи в офисе баскетбольной федерации, и мы укатили дальше – Перу, Панама, Коста-Рика. Через три недели на обратном пути похватали сумки – и в аэропорт. Свою даже не открывал, сразу сдал в багаж. А в Шереметьеве поняли, что будет тотальная проверка.

– По каким признакам?

– Таможенников и пограничников было гораздо больше, чем в обычные дни. Перед досмотром в урне обнаружили три пакета, перетянутых желтоватым пластырем. В одном пистолет «Беретта», в другом – патроны к нему, в третьем – гипертонические браслеты, которые в Союзе продавались на ура. Я не вез ничего запрещенного. Увидел, что меня встречают жена с сыном, и чуть ли не первым направился к таможеннику. Расстегиваю молнию на сумке – а там пистолет.

– Тоже «Беретта»?

– «Смит и Вессон» 22-го калибра. Тогда я не разбирался, потом узнал. Боже, что началось! Меня завели в отдельную комнату, примчался комитетчик, допрашивали до утра. Вывалили из пакетов «Беретту» с патронами: «Ваши?» – «Нет!» Вот здесь я обратил внимание на желтоватый пластырь. Накануне, когда сидел у доктора, в номер заглянул один игрок, взял целый рулон. Хотя в поездки мы брали с собой белый пластырь.

– Как проходил допрос?

– Интересно. Расспрашивают о турне, соперниках и как бы между прочим: «Какой калибр?» Снова серия отвлекающих вопросов, и вдруг: «Откуда патроны?» Всё в таком духе. Постоянно на слове пытались поймать. В военной прокуратуре, куда потом таскали, было то же самое. Говорю: да я бы уже сто раз спалился, если б действительно что-то знал!

– Чувствовали, что вам не верят?

– Конечно. Уже на следующий день с меня сняли «заслуженного», вывели из сборной, запретили выступать за ЦСКА.

– Надолго?

– К моему счастью, ЦСКА проиграл первый матч чемпионата. Звонят: «Срочно вылетай в Тбилиси!» В одночасье дисквалификацию отменили.

– Вступился за вас, кажется, маршал Устинов?

– Нет, министр обороны Гречко. Он произнес знаменитую фразу: «У каждого офицера должен быть пистолет». Поручился за меня и председатель Спорткомитета Сергей Павлов. А человек из КГБ, который сопровождал баскетболистов, сказал: «От кого угодно ожидал, только не от Алжана. К нему никогда претензий не было». Уламывал меня указать на парня, который мог подбросить. Но я не был на сто процентов уверен, что виноват именно он. Поэтому не назвал.

– Сейчас уверены?

– Да.

– Про него никому не рассказывали?

– Никому и ничего. Даже жена не в курсе.

– Этот человек играл в ЦСКА?

– Меняем тему, ребятки. А то вы прямо как те следователи, которые меня допрашивали.

– Ваша версия – для чего подбрасывали?

– Я думаю – хотели дискредитировать. Возможно, что-то из Америки шло. В НБА нашим игрокам предлагали огромные суммы.

– Сколько?

– Мне, Едешко, Сергею Белову – по 250 тысяч долларов в год. Сашке Белову – 350. Для 1973 года – прилично!

– Книжку Владимира Гомельского «Папа. Великий тренер» читали?

– Нет.

– По его версии – пистолет вам якобы подарили на ранчо в Техасе. А вы кинули в сумку да забыли про него.

– Гомельский, выходит, лучше меня все знает. Визит на ранчо в Техасе был. Откормочный пункт. Приезжаем – степь до горизонта черная. Присмотрелись – да это коровы! Обслуживают хозяйство человек двадцать. И пистолетами они не разбрасывались. Не понимаю, откуда Володя это взял.

– А может, тот, подбросивший, решил, что вы – самый рассеянный? И так же незаметно пистолет изъял бы из вашей сумки в Москве?

– Не исключено. Хотя мне достаточно было расстегнуть молнию в Нью-Йорке. В сумке пистолет лежал сверху. Загадка, как удалось пронести его в самолет. Просвечивали же сумку, правильно? Или мне уже в Шереметьеве его засунули?

– Сергей Белов тоже описывал в книжке эту историю с таможней. По его словам, можно было привозить 20 килограммов, а багаж почти каждого из баскетболистов тянул едва ли не на двести.

– Так ведь Панама – свободная торговая зона. Все дешево. И ребята набрали, конечно, – Миша Коркия пер тяжеленные автомагнитолы, они отлично садились в нашу «Волгу». Но я вез меньше всех, поэтому спокойно отправился на контроль. Одна магнитола, джинсов штуки три…

– Никакой экзотики?

– Нет. Это Саша Белов маленькую обезьянку купил. На плечо посадил, прямо так прошел таможню. Сейчас и на кошку-то нужна тысяча справок, а тогда хоть слона тащи. Ленинградские ребята к обезьянам тяготели. У Володи Арзамаскова тоже была. Но климат другой, быстро поумирали. Кстати, те же ленинградские привезли пневматические пистолеты. На сборах в Сухуми лягушек стреляли. Идут вдоль канавы – чпок, чпок…

– Невыездным вы пробыли долго?

– Два года. Потом пустили в Болгарию – ничего не натворил. Опять начал ездить.

– После ЧП с пистолетом перестали возить из-за границы лишнее?

– Уже не рисковал. Что-то нашли бы – закопали.

– Как олимпийского чемпиона Мюнхена Ивана Дворного, который отсидел полтора года?

– Он и Арзамасков баловались фарцовкой. Оба были в разработке. Когда в Свердловске арестовали каких-то спекулянтов, те указали: поставляет нам все Дворный. И его из Америки уже ждали.

– Тюрьма Дворного изменила?

– Молодым позволял себе такие фокусы – приходил в ресторан, поджигал червонцы. Куролесил. А сегодня – степенный мужчина. Живет в Омске. Планирует возглавить местную федерацию баскетбола.

 

* * *

 

– А чем наполнена ваша нынешняя жизнь?

– Тренирую детей. Школа напротив дома – удобно. Плюс два раза в неделю бегаю с ветеранами. Себя не запускаю, держу игровой вес – 92 килограмма.

– Все твердят, что вы были невероятно выносливы и не уставали вообще. А как в ветеранских матчах?

– То же самое. С выносливостью нет проблем. Я родился под Ташкентом в поселке Таваксай, он расположен в горах на высоте 850 метров. Меньше кислорода, организм привыкший. Да и мальчишкой был шустрым, трудиться начал рано. Отец на лето подряжался строить дома. Я помогал. Таскал кирпичи, ведра с глиной. Еще с пятого класса ездил на уборку хлопка. Норма в сутки – 50 килограммов, за каждый платили две копейки. Однажды собрал рекордные 154 килограмма! Спина, правда, потом не разгибалась.

– Что теперь с поселком?

– Таваксай на месте. Просто русских не осталось. С местным населением раньше жили дружно. Я помню, как в дни свадеб или обряда обрезания по поселку на жеребце скакал гонец, зазывал всех в гости. Столы ломились от угощений. С развалом Союза все закончилось. Таваксай был частью Казахстана, а в 50-е Хрущев подарил кусок земли Узбекистану. Из-за этого многие считали меня узбеком, хотя отец мой – казах, а мама – запорожская казачка.

– Ее-то как в те края занесло?

– Приехала на строительство канала, спасаясь от голодомора. Дед по материнской линии – кузнец. Говорят, ростом я в него. В коллективизацию посчитали кулаком, небольшую кузницу отняли. Предложили вступить в колхоз и работать там же. Дед усмехнулся: «Я в собственную кузницу наниматься не буду!» Уехал возводить Днепрогэс и умер от водянки. А бабушка с моей мамой добирались к нему пешком из Мариупольского уезда. Спали где придется. Голод уже лютовал. Как-то попросились на ночлег. Их встретили ласково, расстелили постель, угостили холодцом, в котором наткнулись на человеческий ноготь. Бабушка все поняла. Едва стемнело, тихонько растолкала маму, убежали.

– Почему?

– В голодомор по деревням ели людей. Бабушка смекнула – их тоже взяли как мясо.

– Вы же первый казах, ставший олимпийским чемпионом?

– Да. Первым долго считался борец Ушкемпиров, победивший на Олимпиаде-1980. Но лет пятнадцать назад в Алматы составляли энциклопедию, и журналист вспомнил, что когда-то ему рассказывали о казахских корнях Жармухамедова. Разыскал мой телефон, позвонил, уточнил детали. У казахов при встрече главный вопрос: «Ты из какого рода?» А мне с детства врезались в память слова отца: «Мы из рода жаппас». Вышла статья. Ее прочитал ректор университета в Кызыл-Орде, он тоже из жаппас. Заинтересовался, специально приехал в Москву с телевизионщиками. Сделали сюжет обо мне.

Затем пригласили в Алматы, чтоб восстановить историческую справедливость. Пресс-конференция шла на русском, пока кто-то не спросил: «А по-казахски можете?» – «Легко!» Дальше беседовали на нем. Я и узбекский знаю, и киргизский – он похож на казахский, только произношение мягче. В Москве полно узбеков. Слышу иногда за спиной: «У-у, какая каланча!» Поворачиваюсь и отвечаю на узбекском: «Что, высоких не видели?» Люди впадают в ступор.

– Вы действительно до десятого класса не прикасались к баскетбольному мячу?

– Истинная правда. У нас были популярны другие игры – ганаш, отмерной.

– Это что?

– Для ганаша необходимы орехи и металлический шарик из подшипника. Зажимаешь его пальцами, кидаешь. Попал в орех – твой. Отмерной – усложненная разновидность «козла». Человек наклоняется, упираясь руками в колени, остальные через него перепрыгивают. Постепенно тот отодвигается от черты, заступать за которую нельзя.

А в десятом классе в школу прислали нового учителя физкультуры – греческого полит-эмигранта. Он и показал нам баскетбол. Мяч был еще со шнуровкой. После выпускных экзаменов я устроился в Чирчик шлифовальщиком по металлу на завод химического машиностроения. Там был инструктор физкультуры, Роман, который случайно заметил меня на проходной. Вцепился мертвой хваткой: «Ты должен играть за нашу команду! С твоим-то ростом!»

Тренироваться, отпахав смену, – радости мало. К тому же поздно вечером автобусы из Чирчика до Таваксая не ходили. 15 километров топал пешком. Поэтому вскоре о баскетболе забыл. А дальше стало совсем не до него – видите, что с моими пальцами?

– Как угораздило?

– Шлифовал полумуфты на американском станке 1928 года выпуска. До конца смены минут двадцать. Вдруг две девчонки подошли. Смотрят, перешептываются. Я на них отвлекся, руку затянуло в станок и отчекрыжило фаланги. Одну – сразу, вторая на кожице висела.

– Больно?

– Да нет. У меня высокий болевой порог. Я и рану себе вскрывал, и зашивал сам. В больнице врач сказала: «Так, воробей, отвернись и не подглядывай». Ножницами резала торчавшие мелкие косточки, равняла. Знаете, странное ощущение – я чувствую продолжение этих пальцев. Порой кажется, что заноза попала под ноготь…

С оторванными фалангами, конечно, ни о каком баскетболе я не помышлял. Но Роман был настойчив, заходил в мой цех, уговаривал возобновить тренировки. «Как же играть с такой рукой?!» – спрашиваю. – «Ничего, приноровишься. Ты способный». Именно он посоветовал поступить в ташкентский институт физкультуры. Там в 19 лет я уже всерьез начал заниматься баскетболом. И спустя четыре года выиграл со сборной СССР чемпионат Европы. Ну не фантастика?!

– Очки тогда носили?

– Нет. Но все время щурился, зрение было минус 2,5. Ребята удивлялись: «Как ты бросаешь?» – «На ощупь». После Олимпиады в Мюнхене пользовался контактными линзами. Их по спецзаказу вытачивали из оргстекла. Жесткие, неудобные – месяца полтора я привыкал, обливаясь слезами.

– На площадке выпадали?

– Постоянно. Как-то под щитом толкнули, линза выскочила. Я склонился над паркетом. Гомельский закричал: «Судья, стой!» Всей командой шарили по полу. Наконец протягивают. Несусь в раздевалку, чтоб промыть, быстро вставляю – и понимаю, что линза треснула. Видно, наступили. Деваться некуда – доигрываю так. Острые трещины натерли сетчатку. Позже развилась катаракта, зрение упало до минус 9,5 – пришлось оперироваться.

– Машину водите?

– Уже нет. На метро быстрее и спокойнее. Я в 1994-м отдал свою «Волгу» старшему сыну. К автомобилям никогда душа не лежала. Очень уж я рассеянный. Однажды ехал с тренировки, прокручивал в голове комбинации, которые отрабатывали, задумался. И врезался в грузовик, стоявший на обочине. Водитель в моторе ковырялся, выскакивает: «Ты чего?!» Я руками развел. Подходит гаишник, берет права: «Жармухамедов, разве так можно? А если б травма – кто бы за ЦСКА играл?»

– Когда еще рассеянность стала для вас проблемой?

– Играть закончил – направили в Западную группу войск. От ЦСКА у меня сохранились шерстяные штаны с красными лампасами. Сунул зарплату в карман после тренировки. Дома штаны сложил на балкон. Приходит сын: «Мам, я 100 марок нашел. И не я один – по улице бумажки летали. Дочка майора тоже нашла, еще кто-то…» У меня похолодело все. Жене: «Где мои штаны?» – «Простирнула и повесила сушиться».

– Ваши деньги летали?

– Да. 700 марок я получал, 400 удалось вернуть. Остальные сгинули.

 

* * *

 

– ЦСКА за вами долго гонялся?

– О, да! Два года прятался. Был случай в Ташкенте. В разгар тренировки зашли милиционер и два офицера. «Одевайся. Поедешь с нами». Поплелся за вещами в раздевалку. Следом заскакивает наш игрок: «Дуй в окно!»

– Этаж хоть первый?

– Разумеется. Бегу домой, хватаю паспорт, деньги – и в аэропорт. Лечу в Алма-Ату. Там отсиживаюсь в гостинице, жду, когда утрясут вопрос на уровне ЦК. Из-за отказа уходить в ЦСКА Гомельский не взял меня на Олимпиаду в Мехико-1968. Обидно вышло. Отработал на сборах, был в великолепной форме. Иногда за тренировку мне не могли забить даже два очка! Накрывал и Гену Вольнова, и Яака Липсо с его легендарным крюком. В газетах напечатали заявку олимпийской сборной – я в составе. Ташкент ликовал. Гомельский снова завел разговор о ЦСКА. Я ни в какую. «Смотри, пожалеешь», – пригрозил он. Я не придал значения.

– Зря?

– За неделю до отъезда нас распустили на три дня по домам. Жду вызова – тишина. Ничего не объясняют. Оказалось, Гомельский обхаживал еще Толю Крикуна из «Калева». Тот согласился перейти в ЦСКА – и Александр Яковлевич быстренько провернул рокировку. Вместо меня в Мехико полетел Крикун. Через год ситуация повторилась. Прошел все сборы, но команда отправляется на чемпионат Европы в Неаполь, я – в Ташкент.

В конце 1969-го ко мне домой явился второй тренер ЦСКА Астахов с письмом замминистра обороны маршала Соколовского. Больше всего такое развитие событий обрадовало ташкентского военкома, Героя Советского Союза: «Слава богу! Наконец-то перестану за тебя выговоры получать!»

– С Сергеем Беловым в команде сразу поладили?

– Да я на второй тренировке швырнул ему в лицо мячом и ушел в раздевалку! При моем-то характере! Представляете, как надо было вывести?!

– Что ему не понравилось?

– Он всех пытался под себя подмять. Хотел, чтоб ему в рот заглядывали. И всегда пасовали. Впрочем, в финале мюнхенской Олимпиады, когда не проходили комбинации, которые учили с Кондрашиным, Белов мне сказал: «Жар, кончай эту ерунду. Давай играть цээсковскую «двойку». Сработало. Я выхожу, ставлю заслон – Серега без помех бросает. 20 очков в том матче настрелял.

– Друзья у Белова были?

– Я думаю, друзей у него нет по сей день. Всю жизнь в одиночку. Баскетболист – великий. Но это же не повод всех презирать.

– Ознакомились с его мемуарами?

– Нет.

– Белов пишет, что никто в номере с вами селиться желанием не горел.

– Почему?

– Цитируем: «Жармухамедов поначалу поражал девственной неосведомленностью в вопросах личной гигиены. «Стоящие в углу» носки – его случай».

– Ну правильно, понаехала лимита… Я жил в комнате с Володькой Андреевым, жалоб от него не слышал. Это сегодня игроки скинули форму в раздевалке – наутро чистенькую надели. Мы же всё стирали сами. А носки… В Союзе купить их было трудно. Так после окончания турниров, сгорая от стыда, клянчили у американцев, итальянцев.

– Вы серьезно?

– Это кажется дикостью, но в те годы было в порядке вещей. Они выбрасывали носки, кроссовки, а мы подбирали – и долго еще в них играли. Позорище! А что делать? Например, в Ташкенте достать кроссовки 49 размера было нереально. В магазинах отвечали: «Таких не бывает». И тренер заказал для меня на обувной фабрике штиблеты без каблука.

– В них играли?

– Да. Когда подошва стерлась, подкладывал картонку. А в Европе вместо того, чтоб готовиться к матчам, мы носились с высунутыми языками, втюхивая черную икру, объективы «Гелиос-44», матрешки. Ой, как противно вспоминать! Стыдно за себя и свою страну. Первая поездка за границу вообще вызвала у меня шок. Ладно бы с Болгарии стартовал – а тут Италия. По магазинам перемещался с открытым ртом. Когда с мамой поделился впечатлениями, она заплакала: «Сынок, я жизнь прожила – а что видела? Гражданская война, разруха, голод. Великая Отечественная, разруха, голод…»

– То, что привозили, сдавали в комиссионки?

– Редко. Были скупщики-грузины, которые встречали в аэропорту или ходили по домам. Я не особо вникал. Обычно сгружал все Андрееву, он пристраивал. Кому, куда, за сколько – я не спрашивал. Был рад хоть что-то заработать. Я в этом смысле полный лопух. А у Володьки есть жилка. За границей всех продавцов он называл Аркашка, легко находил с ними общий язык.

– В 1969-м «заслуженного» вас лишили вместе с Андреевым?

– Тогда я был еще мастером спорта международного класса. Возвращались из Парижа. В самолете объявили: «В Москве нелетная погода, садимся в Ленинграде». Позже говорили: все неспроста, Гомельский копал яму под Алачачяна, главного тренера ЦСКА. Не знаю, правда ли. Но на ленинградской таможне нас ждали. Шерстили будь здоров! У Андреева изъяли пять женских костюмов, у меня – столько же нейлоновых рубашек. Провозить позволялось не более трех.

 

* * *

 

– Отношения с Гомельским-старшим у вас были тяжелые…

– Чтоб их определить, есть отличный пример. Полистайте, что писал Гомельский обо мне сначала – и каким стал тон потом. В книге глава, посвященная мне, называется «Тренерская ошибка».

– В какой момент все сломалось?

– Когда высказал свое «фи» в эпизоде с Гришей Авдеевым. Он окончил университет и в звании лейтенанта должен был отслужить два года. Притащили его в ЦСКА. Жена с дочкой в Ташкенте. Со всеми доплатами выходило у Гришки рублей двести. Гомельский к тому времени схарчил Алачачяна, а второй тренер Астахов остался. И вот он подошел к Авдееву: «Половину денег будешь отдавать мне».

Гришка решил со мной посоветоваться. Я вспылил: «Завтра все выскажу! Он и над солдатами издевается в спортроте, и здесь…» Очень меня разобрало. А в 9 вечера Авдеев звонит в панике: «У меня был Гомельский, кто-то ему донес о нашей встрече. Он предупредил, чтоб молчал. Иначе сошлет в Беломорск, семью не увижу». Ладно, отвечаю. Раз просишь – буду молчать.

– Но что-то назавтра произошло?

– Заканчиваем тренировку, Гомельский объявляет: «Ребята, сядьте. У нас всегда так было – кто хорошо играет, тот получает. Нечего плакаться, выражать неудовольствие…» Поворачивается ко мне: «А некоторым лучше не лезть не в свое дело. Защищать». У меня все внутри вспыхнуло. Вскочил: «Что вы несете? Как можете оставлять офицера без денег?!»

– А Гомельский?

– Пробурчал: «У нас нет ставок». Я в ответ: «Снимите сына со ставки. Он что, представляет ценность для клуба?» Гомельский свернул собрание. Но обо мне писал после этого исключительно так – «зазнался».

– Здоровались?

– Сквозь зубы. Годы спустя на ветеранском чемпионате в Австралии я выдал ему по полной. Гомельский посмотрел растерянно: «Неужели ты на меня так обижен?!» – «А вы вспомните нашу эпопею. Вспомните, как сами говорили, что вас ничего в баскетболе не интересует, кроме денег. Как шли по трупам, не обращая внимания на людей, которым калечите жизнь». У Андреева раздуло ногу – а второй тренер Озеров кричал доктору: «Коли! Этот сдохнет, другого выпишем!» Гомельский выслушал меня молча. Больше не общались.

Мне кажется, сегодня он не смог бы тренировать. Только в той системе. Собрал со всего Союза сильнейших, загнал в конюшню – и выполняй. Кто вякнул, того в сапоги. Теперь востребованы такие тренеры, как Блатт. Он дипломат, психолог. Пожалуй, единственный иностранец, который относился к работе с душой.

– От прочих не в восторге?

– Неужели вы не видели, что Ивкович гнобил Моню и Хряпу? Сто процентов! Не давал им играть! Зачем ему готовить соперников для своей Сербии? Или Казлаускас, например. Мой сын Сережа работал с ним в ЦСКА. Говорит: «Невменяемый человек, отстает от баскетбола лет на пятнадцать. Завел миллион бумажек, держит их перед глазами – потому что сам ничего запомнить не в состоянии…»

– Ваш младший сын входил и в штаб Блатта на Олимпиаде-2012.

– После бронзы прибегает радостный: «Пап, каждому обещали по машине и 50 тысяч долларов!» Я предупредил – сынок, рот не разевай. Верить у нас ничему нельзя. Вернулись в Москву, выясняется: машины не будет. Вместо 50 тысяч долларов перевели 160 тысяч рублей. Хотя годом раньше за бронзу на чемпионате Европы дали 360 тысяч.

 

* * *

 

– Расспросами про мюнхенские три секунды вас наверняка утомили. Но все-таки…

– До сих пор помню: выбрасываю мяч, и раздается сирена. Меня заменили – я схватил на лавке костюм и накрыл лицо.

– Зачем?

– От обиды. Весь матч выигрывать – и упустить за три секунды! Я не видел, что было еще одно вбрасывание. С костюмом-то на башке. Внезапно слышу голос Кондрашина: «Ваня, Сашке пас!» Поднимаю голову, Едешко разбегается – и бросает мяч Белову. А хорошенько весь этот момент я разглядел через 35 лет, когда посмотрел видеозапись.

– Анатолий Поливода рассказывал – сборная СССР сидела полночи в раздевалке, ожидая, не назначат ли переигровку, а он тайком прокрался в зал и срезал на память счастливую сетку…

– Да ну, не верю. Когда он прокрался? Мы в раздевалке до трех ночи торчали. Затем на автобусе отвезли в деревню. Всё! С Поливодой, кстати, впервые столкнулся в 1967-м на Спартакиаде. Атлет! Как бежал! А несколько лет спустя превратился в инвалида. Что-то с головой. Вроде нормальный – и вдруг идет, не разбирая дороги. В стенку – бух! Гомельский над Толиком просто издевался. Не хочу говорить как.

– Ваша последняя встреча с Александром Беловым?

– 1978 год, готовимся к чемпионату мира. Появляется Белов. За три месяца до этого прекрасно выглядел. А тут – старик стариком! Мы еле узнали его!

– Приезжал попрощаться?

– Нет, тренироваться хотел. Доктор не пустил: «Саша, скорее в Ленинград – и на обследование». Белов уехал. А мы отправились в Манилу. Заглянули на товарищескую игру итальянцев, они и сказали, что Саша умер.

– Саканделидзе и Коркия ушли с интервалом в две недели…

– Кошмар! Сако когда играл – режимил. А дальше грузинские дела. Каждый считает долгом с тобой вина выпить. Какой организм выдержит? После похорон Сако звоню в Тбилиси Мише Коркия, слышу убитый голос: «Потеряли мы друга…» – «Ты сам-то как?» – «Да ничего». Вскоре в Олимпийском комитете говорят: «Коркия скончался». Отвечаю: вы перепутали, умер Сако. С Мишей я три дня назад общался. «И Коркия тоже…» Сердце.

– Геннадий Шипулин недавно нам сообщил: «Каким бы ни был могучим спортсмен, ему под нагрузкой достаточно рюмку выпить, чтоб упасть». Так и есть?

– Да. Особенно если турнир длительный и напряженный. Откроешь маленькую банку пива, и все. Вырубает мгновенно. Будто из тебя воздух выпустили. Как-то в Сухуми смотрим телевизор. Заходит директор базы: «Заберите своих мамонтов. У входа лежат…» Таксист довез Ткаченко с Белостенным из ресторана, выгрузил на лавочке – и они заснули. А Ткаченко, между прочим, весил 145 килограммов!

– Донесли до номера?

– Донести бы не смогли. Но он ногами немного перебирал. Еще, помню, на чемпионате мира в Любляне водки привезли прилично, и пришли к нам вечером американцы. Знаменитого центрового Билла Уолтона напоили так, что пришлось отрывать от унитаза. Ему лет 18 было. Но я водку никогда не любил. От запаха воротило.

– Хоть служили в Западной группе войск. Где люди от тоски спивались.

– Там ужас был в этом плане. Наши люди находились в замкнутом пространстве. Из городка не выйдешь. Мне, чтоб проехать туда, где базировался СКА, надо было объезжать Берлин по дуге. В город заглядывать запрещено. Наши патрули повсюду – если поймают и не отмажешься, в 24 часа откомандируют в Москву. Поэтому народ в гарнизоне керосинил с тоски.

– Прозвище Туркестанский змий вам дал писатель Василий Аксенов?

– Его рассказ опубликовали в журнале «Юность». Мы играли в Тбилиси дополнительный матч за чемпионство с ленинградским «Спартаком». Аксенов специально туда приехал – и описывал, как мы себя вели накануне игры: «Важно прошел гибкий туркестанский змий Жармухамедов…» Ничего себе, думаю. А прозвище прилипло. Аксенов крутился возле «Спартака». Но знакомы мы не были.

– Вы упомянули матч в Тбилиси. Не тогда ЦСКА забросали с трибун?

– В другой раз. Играли с «Динамо». Рядом с нашим доктором приземлилась чугунная конфорка от плиты. А мне в лопатку угодили металлическим рублем с Лениным, рассекли до крови. Из раздевалки прошмыгнули черным ходом до автобуса. Едва тот тронулся – полетели камни.

– Чем грузины недовольны были?

– Обыграли их в очередной раз. А они же все ставки делали. Коркия подходил: «Проиграете нам два очка, каждый получит по «Волге». 20 тысяч!»

– Ого.

– Но по «Волге» дали бы только нашим лидерам. Три-четыре человека. Мы отказались. А грузины уже поставили деньги.

– Уверены, что никто из ваших не поддался искушению?

– Абсолютно. Когда долго играешь в команде, такое сразу бросается в глаза.

– Чего вам не хватило для большой тренерской карьеры?

– Характера. Я слишком мягкий. В 90-е ассистировал Белову в сборной, жили в Новогорске. Рядом гимнастки Ирины Винер. Результаты у них выдающиеся. Но смотреть на девчат больно – вечером прокрадутся в столовую, десять раз оглянутся, чтоб никто не засек, съедят ма-а-аленькую шоколадку. А я муштровать не могу. Мне игроков жалко.