Марка с изображением собрания представителей запорожского казачества во главе с гетманом Богданом Хмельницким, состоявшееся 18 января 1654 года в Переяславе. Иллюстрация: Википедия

«Россия показала, что человек способен на зло невероятной интенсивности…» И. Бродский

«Нужно хотя бы несколько слов сказать об истории вопроса» В.В. Путин (Обращение к гражданам России 22.02.2022)

«Нам стесняться нечего» С.В. Лавров, 15.02.2022

I

В молодости я увлекался русскими философиями истории – Чаадаева, славянофилов, Данилевского, Леонтьева, евразийцев. Но с годами понял, что загонять историю в ту или иную умозрительную схему – контрпродуктивно. При всей внешней красивости, якобы логичности, теряется что-то очень важное, может быть, даже самое главное. То, что история – открытый процесс, с неизвестным результатом. Она «отказывается» от навязывания ей «законов». История есть следствие свободы воли человека. Она всегда находится в диапазоне «добро – зло». И человек решает, выбирает. Никакие геополитики, никакие уподобления истории растительному или животному миру не способны объяснить происходившее и происходящее.

Но буквально в последние дни мы стали свидетелями двух ярких манифестаций историософско-геополитических подходов к истории.

Это статья В.Ю. Суркова «Туманное будущее похабного мира», опубликованная на сайте «Эха Москвы» (15.02.2022), и «Обращение к гражданам России» президента В.В. Путина (21.02.2022). Они разные по тональности, стилистически. Текст «вольного стрелка», частного человека и официальное заявление первого должностного лица государства. Объединяет их то, что авторы точно знают, чем определяются история и современность. А именно: материями геополитического порядка. Общее также то, что и государственный деятель, и отставной идеолог строят такую схему исторического процесса, которая должна иметь своим финалом [слово запрещено Роскомнадзором] (в данном случае – с Украиной). Сегодняшнему агрессивному поведению страны они находят оправдание (и «одобрение») в неких «железобетонных» историософских основах и фактах.

II

Логика рассуждений Путина напомнила мне выступление предсовнаркома В.М. Молотова на внеочередной пятой сессии Верховного совета СССР (31.10.1939). В «Докладе о внешней политике Правительства» он попытался объяснить мотивы очередного раздела Польши, ликвидации Польской Второй Республики. Молотов назвал Польшу «уродливым детищем Версальского мирного договора». По определению еще Ленина, он был «грабительским»; хлестко – и в советском политическом словаре прижилось. Правда, и молотовское «уродливое детище» тоже звучит с оскорбительной яркостью.

Не исключено, что Вячеслав Михайлович (или его помощники) был осведомлен о приговоре, вынесенном Чехословакии Ю. Пилсудским – «уродливое детище Версальского договора». Сколько их, таких «уродцев», народилось в Европе после Первой мировой войны! Действительно, к началу XX столетия Польша не имела своей государственности. Своим возрождением Польша-state обязано решениям Версальской мирной конференции (1919 г.) (а до того – распадом трех империй-оккупантов: Российской, Австро-Венгерской, Германской).

В речи Путина легко обнаружить молотовские мотивы и резоны. Только на этот раз они обращены к братской (теперь от этого «братства» остались лишь развалины) Украине. Которая, по убеждению российского президента, впервые обрела собственную государственность благодаря неадекватным решениям Ленина (а как же Украинская Народная Республика (УНР), возникшая в 1917 г., когда еще никакой ленинократии не было?), не понимавшего всей сложной диалектики национальных вопросов. К тому же, ради сохранения большевистской власти готового практически на любые уступки и подачки. Именно в результате его безответственной политики в Украинскую Советскую Социалистическую Республику (УССР) были включены традиционные русские земли. Вообще, новое Украина-государство располагалось во многом на территориях, где украинцы никогда не жили или были очевидным меньшинством. И о которых не могли мечтать даже националисты-«самостийники». Да разве это смущало Ленина, который был всегда щедр за счет русского народа?

Следуя такой трактовке украинской истории, делается вывод: этой стране нет места на политической карте Европы. Она занимает «чужие» (русские) земли, на которые, повторим, не претендовали идеологи ее независимости. (Для справки: в первом Универсале Украинской Центральной Рады (13.06.1917) в состав УНР не включены Крым и Донбасс. Украинское государство – это Киевщина, Подолия, Волынь, Черниговщина, Полтавщина, Харьковщина, Екатеринославщина, Таврия. Под вопросом – части Курщины, Воронежчины, Холмщины.)

Идеи путинского Обращения – это карт-бланш на «восстановление исторической справедливости»: Донбасс, Крым, Новороссия, может, и Слободская Украина (северо-восток страны) – все это области-части русского традиционного ландшафта. Когда же украинское «государство-недогосударство», эксплуатируя национально-русское и опираясь на Запад, проводит в отношении Российской Федерации враждебную политику, не есть ли святая обязанность кремлевского руководства покончить с «нэзалэжностью» этой «окраины»? «Окраины», возомнившей себя «Европой без пяти минут», неотъемлемым элементом западной цивилизации.

Начавшись в 2014 г., процесс «восстановления исторической справедливости» продолжается. В самое последнее время он приобрел особенно интенсивный характер.

Ко всему прочему, это и вопрос российской военной безопасности. Поэтому – «ни шагу назад», только – вперед.

– И танки пошли. По сорокапятимиллионному братскому народу. А ведь зачинщик этого еще недавно утверждал: русские и украинцы – это один народ. – Теперь уже нет. Украинцы никогда не забудут этого предательства.

III

Помните, 16 февраля 2022 года полмира вздохнуло с облегчением: видимо, в ближайшие дни […] не будет… – Действительно, она начнется примерно через неделю. – И тут «лучший и талантливейший» идеолог нашего времени В.Ю. Сурков среагировал на это программным текстом.

Он говорил, что России «тесно» и «неуютно» в ее нынешних границах. Не хватает жизненного пространства (Lebensraum). При этом называл СССР лоскутным образованием, которое рассыпалось от «смешной перестройки» и «мутной гласности». – Сегодня мы живем в границах, очерченных похабным постперестроечным «Брестским миром». Это поражение без войны стало главной травмой для постсоветских государства и общества, тормозом на пути развития.

Статья Суркова – такое вежливое предупреждение «врагам» России. Такой камень за пазухой. Сейчас не время – вроде бы, […] откладывается. (Увы, ненадолго.) А придет новое обострение – то и метнем. Сурков грозил, но тихим голосом. Громким заговорят снаряды, бомбы, ракеты.

Заговорили…

Владислав Юрьевич Сурков – исторический реваншист и одновременно историко-ландшафтный дизайнер. Политика для него – проекция исторического ландшафта. Тем самым история как развитие (как процесс) отменяется. – Своеобразное ницшеанство с идеей Вечного возвращения. В сурковском случае – возвращения к ландшафтной норме. В этом «правда» политики, понимаемой как геополитика.

Сурков представляется мне обиженным подростком. «Обидели» некие взрослые, отобрали принадлежавшую ему или его воображению землицу (ландшафт). «Отдай взад, а то нахулиганю. Как ядерной дубиной в харю дам!» Ландшафтная ответственность, ландшафтная правда… Если следовать этой логике, то вековое стремление России расположиться на берегах Босфора и Дарданелл диктовалось тем, что эти водные пространства являются частью русского ландшафта. Как нестерпимо жаркая Индия – часть дождливой, пасмурной Британии.

В целом статья Суркова пронизана печалью, что Россия не пошла отвоевывать «свои» (по «ландшафтному праву») земли. Ничего, Владислав Юрьевич, еще не вечер! У нас всегда найдутся (нашлись) командиры, готовые и умеющие «чужие изорвать мундиры о русские штыки». Это – слова военнослужащего Лермонтова. Через столетие другой военнослужащий (Павел Коган) расширит лермонтовское и даст географический очерк русского мира: «Но мы еще дойдем до Ганга, / Но мы еще падем в боях, / Чтоб от Японии до Англии / Сияла родина моя». (Коган погиб на Великой войне.) – И это уже не ландшафтный («местечковый») романтизм, а (почти) вселенский восторженный империализм.

Так что Суркову есть куда развиваться.

Известно, что Сурков – writer (и этот текст написан красиво, изящно – просто акварель, геополитическая акварель), но не исключено, что обладает и актерскими талантами. Если бы я был театральный режиссер, то специально на Суркова поставил «Ревизора». Это был бы гениальный Хлестаков, который успел поучиться в каком-нибудь Геттингене (как поэт Владимир Ленский из романа Пушкина «Евгений Онегин»). «Мой» Хлестаков поучал бы провинциальное общество, что Россию «умом не понять», и нет на нее общего аршина (например, нравственно-правового). Поскольку отечество наше – исключительно объект веры. А не какого-нибудь там жалкого, куцего рационального познания! (Как жаль, что я не режиссер. Ведь соединение фантастического сюрреализма Гоголя и историософского парения Тютчева могло бы дать сногсшибательный эффект…)

Сила и особость России в том, что она хранит верность своим ландшафтным основам. Предположительно так думает (и чувствует) Сурков.

В этой его теоретической конструкции ландшафт играет примерно ту же роль, что «глубинный народ» в конструкции 2019 г. Ландшафт направляет и подправляет действия наличной власти так же, как «глубинный народ» – «долгого государства Путина». Собственно говоря, «ландшафт» и «глубинный народ» – псевдонимы одной сущности: «исторической правды», от имени и по поручению которой строится русская политика, внутренняя и внешняя. В ней счастливо сочетаются социогенетическая органика и геополитические императивы.

Как своевременно «историческая правда» стала конституционным положением! И пусть упоминание о ней скромно помещено где-то в середине текста Основного закона, все понимают ее значимость. Структурно так же было в Конституции 1936 г., где о ВКП(б) говорилось лишь в Х главе. Но и тогда всем было ясно, кто хозяин в доме.

В очередной раз «ура» Суркову. Долой из наших умов и сердец «позорный Брестский мир»! «Мы еще дойдем до Ганга…» И еще услышим: «…Ровно в четыре часа Киев бомбили, нам объявили, что началась […].

Услышали…

IV

А теперь от фантазийных и злонамеренных историософий перенесемся к историческим фактам – совершим краткий экскурс в прошлое, поищем дальние предпосылки нынешней катастрофы.

В середине первого тысячелетия нашей эры на бескрайных просторах Восточной Европы расселились племена славян. К концу этого тысячелетия они создали Киевское (Киевско-Новгородское) государство. Это была «федерация», состоящая из (примерно) десяти княжеств. Их объединяли происхождение, язык, религия (поначалу близкие версии язычества, затем – христианство, заимствованное в Византии), общая правящая династия, схожесть природно-климатических условий и т.д. Они были крайне-восточной частью европейской ойкумены. В силу внутренних и внешних причин к середине XIII столетия Киевская Русь прекратила свое существование.

Со временем на ее обломках возникли два сильных государства – Великое княжество Московское (ВКМ) и Великое княжество Литовское (ВКЛ – несмотря на название, именно русские составляли здесь абсолютное большинство населения; языком делопроизводства многие столетия оставался русский). Особняком стояли северорусские «народоправства» – Новгород и Псков. Эти города-демократии имели две идентичности – славянско-русско-православную и ганзейско-европейскую (Ганза – союз североевропейских государств, имевших выход в Балтийское море; очередной опыт европейской интеграции).

ВКМ и ВКЛ вели длительную борьбу за преобладание на территории посткиевских славянских племен (сегодня – Украина и Белоруссия). Преобладание – культурное, государственное, социальное, а с конца XIV в. и религиозное (в 1386 г. великий князь Литовский Ягайло принял католичество, и с тех пор права на занятие высших должностей были только у католиков). На рубеже XIV–XV вв. великий князь Витовт присоединил к ВКЛ Смоленское и Вяземское княжества (уже недалеко до Москвы!).

В XV–XVI вв., может быть еще и в XVII в., две Руси – Московская и Литовская – борются за то (как это со временем выявится), чтобы в будущем стать Россией, объединяющей и возглавляющей восточное славянство. Литовско-малороссийско-белорусская Русь – против Московско-ордынской Руси. В XV в. качественно и «количественно» усиливается власть Великого Московского князя – и, напротив, постепенно слабеет и ограничивается власть Господаря Литовского. Согласно Привелею (Основному закону) 1413 г., Господарь избирается, а не наследуется. Происходит интенсивный рост городов. Вскоре на Ковно, Луцк, Полоцк, Киев, Минск и др. города будет распространено Магдебургское право. Во главе городов встают выборные войты (градоначальники). Городское самоуправление включает в себя и судопроизводство.

Отдельные области ВКЛ обладают особыми правами и привилегиями. Налицо, так сказать, автономность «субъектов» ВКЛ. – Постепенно ВКЛ входит в состав Речи Посполитой (закреплено в Люблинской унии 1569 г.). В конце XV – начале XVI в. значительная часть аристократии (в основном представители древних княжеских родов, отстаивавшие свою православную идентичность) из-за религиозных преследований со стороны католиков бежала в Москву. ВКЛ теряет «свои» земли и на западе, и на востоке. Еще в 1349 г. Польша присоединяет к себе Галицию. В результате войны Москвы и Литвы в 1500–1503 гг. Черниговская и Новгород-Северские области переходят под власть ВКМ. При Сигизмунде (годы правления 1506–1544) Литва теряет Смоленск (война 1512–1514 гг.). В ВКЛ происходит кардинальная политическая реформа. По польскому примеру возникает шляхетский сейм (орган дворянского представительства), который существенно ограничивает власть Господаря (присваивает себе право решать вопросы войны и мира).

Вообще социально-политический строй ВКЛ носил характерные черты европейского феодализма: раздробление государственной власти между аристократами-землевладельцами, система частного подданства, иерархическая лестница вассалов с сувереном – великим князем – во главе (наверху) этой лестницы. Это устройство элиты радикально отличалось от возникавшей в начале XVI в. организации элиты московской – княжеско-боярского местничества. В ВКЛ великий князь стоит на вершине аристократической системы, но входит в нее. В ВКМ местничество не включает в себя Государя – он как бы парит над ним («земной бог»). В Москве власть не избирается (как в Литве), а наследуется. В этом принципиальное различие «литовской системы» и «русской системы». – Два вероятных и очень разных варианта, которые могли ожидать малороссийский и белорусский народы (западных русских). Победила, как мы знаем, «русская система». Но и она не смогла (события последнего времени убедительно подтверждают это) до конца перемолоть европейские измерения «литовской системы», в рамках которой столетиями воспитывались эти народы.

Между Москвой и Литвой шел долгий спор, кто может именоваться «Русью». До конца XV в. Русью для Европы было ВКЛ, а Московия – Татарией.

– Так Гедимин (начало XIV в.) носил титул «Великого князя Литовского и Русского» (Rex Litvinorum Ruthenorumque). При нем киевские князья признали власть Великого князя Литовского. Ольгерд (годы правления 1341–1377) присоединил к ВКЛ южнорусские земли. В 1362 г. разбил татар в битве на Синей воде (за 18 лет до Куликова поля) и вышел к Черному морю. Ольгерд также подчинил себе Чернигово-Северскую область и часть Смоленской земли. В начале XV в. ВКЛ простиралось от Балтийского до Черного моря (сегодня это Литва, Белоруссия, Украина). 9/10 территории ВКЛ были русскими землями, огромное большинство населения – русские (западные русские, в будущем украинцы и белорусы). В 1588 г. Литовский статут был еще на русском языке.

Следует еще раз подчеркнуть, что ВКЛ было федеративным государством, а ВМК – жестко централизованным.

Юрий ПИВОВАРОВ,  историк, политолог, академик РАН

«Новая газета», 22 марта 2022