«Эдуард Стрельцов допты сиқырлап алушы еді»
МӘСКЕУ. 20 мамыр. Ресейдің «ЖЗЛ» сериясымен жазушы Александр Нилиннің «Эдуард Стрельцов. Памятник человеку без локтей» деген деректі кітабы жарыққа шықты. Бұл туралы «Российская газета» хабарлады.
Кітап, атының өзінен көрініп тұрғандай, футболдан Олимпиада және КСРО чемпионы, Одақтың екі дүркін үздік футболшысы Эдуард Стрельцов пен ол өмір сүрген уақыттың лебі туралы сыр шертеді.
Эдуард Анатольевич Стрельцов 1937 жылғы 21 шілдеде Мәскеу облысындағы Перово қаласында туған. 1990 жылы 22 шілдеде Мәскеу қаласында, туған күнінен бір тәуліктен соң қайтыс болды. Ол 50-ші жылдардың ортасы мен 60-шы жылдардың екінші жартысында Мәскеудің «Торпедо» командасының сапында ойнады. Команда құрамында 1965 жылы чемпион атанды, ал 1968 жылы КСРО Кубогын жеңіп алды. 1956 жылы Мельбурнда өткен Олимпиялық ойындардың чемпионы болды. Екі рет «КСРО спортына еңбек сіңірген шебер» (1957, 1967) атағын алды. Себебі, 1958 жылы ол түрмеге түскен кезде алғашқы атағы алынып қалған еді. Бостандыққа 1964 жылы шығып, қайтадан туған командасы құрамында өнер көрсетті. Содан кейін екі рет – 1967, 1968 жылдары «Футбол» апталығының анықтауымен КСРО-ның үздік футболшысы танылды.
Эдуард Стрельцов кеңес футболы тарихындағы ең үздік ойыншылардың бірі болып табылады. Спорт журналистері оны заманында атақты Пелемен теңгеруші еді. Оның ойнау мәнері мен техникасы өте керемет болатын. Соның бірі өкшесімен өте дәл пас берушілігі еді. Бұған қоса, бір орнында тұрып, бірнеше ойыншының ортасынан доппен сытылып шығып кете беретін шеберлігі бар-тын. Дәл осыған ұқсас шеберлік қазақ футболшысы, – ол да форвард – «Қайрат» командасында 1967-1968 жылдары ойнаған Сейтжан Байшақовта да болды. Мұны кезінде «Қазақстанның 100 жылдағы ең үздік футболшысы» Сергей Квочкин де атап өткен еді.
Қазіргі таңда Мәскеудегі «Торпедо» стадионына Стрельцовтың аты берілген.
Енді аталмыш кітаптан мынадай қысқаша үзік үзінділер ұсынамыз:
«Очень уж серьезные травмы до тридцати с лишним лет его миновали.
Олег Белаковский, прославленный спортивный врач, говорил, что природа поработала на Стрельцова с большим запасом: функциональная готовность у него была высокой даже после нарушений режима, а уберечься от травм помогали и очень могучий корпус, которым он прикрывал доступ защитникам к мячу, и длинные мышцы бедер.
Но защитники не расставались с надеждой сломать Стрельцова. И первая жена Эдика через многие годы призналась: в супружеской постели ей приходилось прикасаться к мужу с осторожностью, после игр у него болело все тело».
***
«Стадион следил за ним одним, удерживаясь от скепсиса, гася нетерпеливость, – каждый на трибунах надеялся увидеть шаг Стрельцова навстречу нашим ожиданиям от него, хотя бы намека на чудо. И до намека он снизошел. Приворожив мяч ласкающим касанием, он двинулся с ним прямо, взглянул на защитников, как бы пересчитывая их, поставил вдруг между ожидаемой в короткой фразе точки запятую, сочинив на ходу остроумный зигзаг…
Он остановился, как запнулся, словно что-то очень важное вспомнив, – и мяч, прокинутый пяткой, мелькнул влево под удар Иванову. И через мгновение, не взглянув даже вслед мячу, с биллиардной виртуозностью вонзенному в угол ворот, Кузьма бросился к Эдику и ладонями сжал его раздвинутые улыбкой щеки».
***
«… Зэкам, с одной стороны, хотелось, конечно, посмотреть на самого знаменитого игрока в деле. Но, с другой стороны, как же отказать себе в удовольствии поиздеваться над беззащитным талантом. Стрельца поставили в команду, где никто и по мячу ударить не умел, и в противоположную – персонажей, повидавших тюремно-лагерные виды. Эдуард не первый год сидел, догадывался, что его ждет, и меры предосторожности принял – к штрафной площадке близко не подходил, лишнего по шлаку не бегал, стоял себе, как в мирные времена. Но при каждом шаге Стрельцова охотившиеся за ним амбалы старались задеть его побольнее. Он, и бездействуя, был уже весь в синяках и кровоподтеках. А в ворота его команды влетело с десяток голов…
Стрельцов позорился под неумолчный свист. И он не выдержал – и «попер в дурь», говоря на языке его новоявленных коллег. И тут уж вся преступная орава оказалась перед ним бессильной. Он забивал гол за голом – зона ревела, словно дело происходит на «Маракане». В поселке вольняшек случился переполох – подняли по тревоге отпускных вохровцев и пожарных. За зоной решили, что в лагере начался бунт. Тысячерукая толпа в бушлатах качала после матча Эдика».
***
«На поле он не знал себе равных в раскованности, в той внутренней свободе, которой он всю жизнь интуитивно руководствовался, хотя и обвиняли его в недостаточной твердости характера. И в самых незадавшихся играх он оставался раскованным, свободным – ждал, что снизойдет на него свыше и он заиграет адекватно своим возможностям. С этой же свободой он пытался прожить и обыденную жизнь, ждал и здесь такого же, как на поле и на трибунах, всепрощения за промахи, которые он искупал мигом вдохновения. Только не существовало вне футбола – о чем он в молодости и не подозревал – точки приложения его дара.
И Эдик со своей свободой был обречен на неприятности и несчастья».
